Отзывы о Вади-Мусе

Аленький цветочек.

Из славного града Пермь Великая собрался я в отпуск за три моря. Много у меня дома всякого богатства, дорогих товаров заморских, даже собака ушастая и лохматая есть, но лучше всех и ко мне ласковей сноха моя будущая. Наказал я молодым, коли вы будете жить без меня честно и смирно, то привезу вам такие гостинцы, каких вы сами захотите. Не раздумывая, молвила сноха: «привези ты мне аленький цветочек, которого бы не было краше на белом свете». Я и отвечаю: "Ну, задала ты мне работу потяжелее заводской: как найти то, чего сам не знаешь? Буду стараться, а на гостинце не взыщи".
Вот добрался я с попутчицей по дороге чугунной до Первопрестольной, холодом ледяным она нас встретила, да и кому она ласкова? Поспешили мы в село Шереметьево, которое порталом является в мир иной, потусторонний. Быстро телепортировал нас «Боинг» в сказочный Шарм-Эль-Шэйх, а там минивэн, можно сказать даже нановэн, подобрал нас и повёз через Синай. Вокруг только выжженная скалистая пустыня, да изредка бедуины встречаются с чудищами двугорбыми. Даже трава-мурава малая не способна здесь вырасти.
Вдруг возник перед нами, как мираж, оазис зелёный под названием Таба, там дворец стоит царский в стиле мавританском, весь в огне и в каменьях самоцветных, весь горит и светит, а огня не видать. А всего дворцов в том оазисе – четыре: Hyatt, Sofitel, Mariott, Intercontinental и гулять свободно можно где душе угодно. Везде чудно, но самый лучший - Hyatt Regency Taba Heights из-за невиданного для здешних мест обилия зелени. Лучше палат высоких и зеленых садов не найти не только на Синае, а и на белом Свете. Проходим мы на широкий двор, в ворота широкие растворенные, через металлоискатель; гуляем по дорогам из белого мрамора, а по сторонам бьют фонтаны воды и бассейны большие и малые каскадом к морю спускаются. Малиновые и оранжевые хоромы во дворце том со сводами арочными. А кругом дворца разведены сады диковинные, плодовитые и цветы цветут красоты неописанной, махровые, пахучие. Всякими красками расписанные птицы летают невиданные, словно по бархату зеленому, песни поют райские. А в горницах -- нет никого; ни в нашей, ни по соседству, и убранство везде царское, неслыханное и невиданное: под золото, под серебро, хрустали восточные, кость слоновая и мамонтовая. Подивились мы такому богатству несказанному, а вдвое того, что хозяина нет, не только хозяина, и прислуги нет, а музыка играет не смолкаючи и два канала телевизионных, родных. И подумалось нам: "Все хорошо, да есть нечего" - и вырос перед нами стол, убранный-разубранный: в посуде золотой да серебряной яства стоят сахарные, и мяса заморские, и питья свежевыжатые, кушанье такое, что и сказать нельзя, - того и гляди, что язык проглотишь, а мы, по горам и пескам, да по садам ходючи, крепко уставали и проголодалися. Встали из-за стола, а поклониться и сказать спасибо за хлеб за соль некому.
По вечерам плясали перед нами девушки наши православные, танцы исполняли всех народов, населяющих землю, а всякому известно, что лучше наших танцовщиц во всём мире нет. Подумалось "Хорошо бы теперь соснуть да всхрапнуть" - и видим, стоит перед нами кровать резная, на ножках гнутых, пуховик на ней как гора лежит, пуху мягкого, лебяжьего. По утрам отправлялись мы на Море Красное, на рыбок чудных посмотреть больших и малых, расцветок всевозможных, в переливах бирюзовой воды и в самоцветах кораллов, да на зверей морских осьминогих, да на черепах плавающих.
Все хорошо, да стали думы меня одолевать, где же цветочек то аленький я для снохи своей сорву. Прознало про думы мои Зло Вселенское, озабоченное только поборами в виде зелёноватых денежных фантиков. Однажды на лобби, откуда ни возьмись, налетели на нас разбойники, бусурманские, турецкие в виде представителей «Пегаса» и начали втюхивать свои пути-дорожки к цветочку аленькому. Один лишь способ есть - бежать от них, чем попасться в руки их разбойничьи, поганые и доживать свой век в плену во неволе. Спасло нас от них, что знаю я магию Всемирной Паутины, при помощи симки египетской обратился я к магам из далёкого града Хургада, а они сказали, что поможет мне в горе моём местный джин из Табы по имени Скид (+20127916166). Саида самого мы не видели, но голос его постоянно нас направлял по пути наших странствий. Поведал нам джин, что прежде чем добраться до цветочка аленького должны мы силы магической набраться от самого Спасителя, так как охраняет цветочек тот зверь лесной, чудо морское, живущее в зачарованном ущелье Сик в пещере, что возле города мёртвых - Петра. А проведёт нас к городу мёртвых джин иорданский – Махмуд.
И отправились мы в землю Израильскую, обетованную, в святой град Иерусалим – колыбель четырёх религий. На блокпостах тамошних пропускали нас, не задерживая, чернявенькие молодые амазонки с оружием заокеанским. Пред тем как прикоснуться к святыням Спасителя требовалось очищение в Мёртвом Море, прошли мы его, и не приняла нас мёртвая вода, а только выталкивала. И разрешили нам бородатые Книжники в чёрных одеяниях и шляпах записки оставить заветные в стене Плача. Чудес насмотрелись много, да главное - освятили свои артефакты и зарядились защитной аурой в Храме Рождества в Вифлееме и в Храме Гроба Господня у Храмовой горы.
Далее путь наш лежал в королевство горное – Иорданское, что находится за морем Красным. Быстро домчал нас катамаран до берега другого и подивились мы на земле этой на горы чудные, разноцветные, из песка растущие, да на минареты резные. Встретил нас джин иорданский Махмуд, изрядно кириллицей ведающий, и поднял выше облаков, подобных вате, в горный край, поднебесный. А потом показал нам джин Махмуд вход в зачарованное ущелье Сик. Бедуины не только пропустили нас, но даже предлагали коньков резвых, да верблюдов высокомерных, а сами только посмеивались – куда нас нелёгкая понесла. Дивной красоты то ущелье Сик – отвесные скалы высотой на сотню метров, до головокружения, расцветки они всевозможной: от глубинно чёрной до перламутрово-розовой и песочно-жёлтой, с многочисленными разноцветными прожилками. Духи в них когда-то высекли каналы для сбора живой воды и магические барельефы. Но опасен и многотруден был путь по ущелью Сик, скалы те, как кинжалы отточенные, были волшебные - то раздвигались, площади образуя, то сдвигались до соприкосновения, норовя раздавить всякого, а хранила нас только магия Спасителя. Прошли, благословясь, мы и город сказочный – Петра, где в пещерах, в скалах розовых выдолбленных, духи живут древнего народа – Набатеев и собираются они по ночам в своём Амфитеатре дела людские обсудить. Ходили мы так много ли, мало ли времени - скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. И вдруг видим, в расщелине узкой, храм стоит огромный и прекрасный из цельной скалы розовой выточенный. Прошли мы в него, осенив себя крестным знамением, а там не палаты, а пещеры, и в самой большой пещере, в темноте, цветет и светится цветок цвету алого, красоты невиданной и неслыханной, что ни в сказке сказать, ни пером написать, аж дух занимается. "Вот аленький цветочек, какого нет краше ни белом свете, о каком просила меня сноха будущая". В ту же минуту, безо всяких туч, блеснула молния и ударил гром, инда земля зашаталася под ногами, -- и вырос, как будто из земли, перед нами зверь не зверь, человек не человек, а так какое-то чудище, страшное и мохнатое, полосатое как тигр, и заревел он голосом диким: «Как ты посмел смотреть на заповедный, любимый мой цветок? Знай же свою участь горькую: умереть тебе за свою вину смертью безвременною!..». Вот тут и пригодилися мне освящённые иконы Иисуса и Богородицы, глянул им в глаза зверь лесной, чудо морское и мигом окаменел!
Пересадили мы цветочек аленький в серебряный кувшин, да поспешили покинуть места эти заколдованные. Но «Пегас» Вселенский, видя наше радостное возвращение, в Табу обиду затаил и в бессильной злобе депортировал нас из Табы раньше срока назначенного на целых десять часов со минуточкой, причём не обратно в Шереметьево, а аж в Домодедово, на другой край Первопрестольной. Не беда! Зато сноха моя будущая как обрадовалась! Любуется на цветочек и сама в красоте расцветает. Воротились мы домой и нимало не медля занялись веселым пирком, правда, по усам текло, да в рот не попало. Вот и стали мы дальше жить да поживать, добра наживать.