Письма из Франции

От некоторых стран устаешь за неделю, из иных не хочется уезжать. Расставаться с Францией как раз не хочется, но поездка подходит к концу. Мы добрались до Руана, окна мои выходят прямо на Нотр-Дам, где покоится сердце Короля Львиное Сердце, и звон соборных колоколов слышен так, что чуть подрагивают стекла моей гостиницы. До Парижа отсюда уже рукой подать.
Если в оставшиеся полтора дня с нами не произойдет ничего удивительного, это, верно, мое последнее письмо вам из Франции. Писать банальности не хочется, поэтому итог будет кратким. Мне здесь было (вот неожиданность!) очень интересно, очень удобно и очень вкусно.
Подробности про «интересно» и «вкусно» пропускаю, кому это здесь будет не интересно и не вкусно, а вот насчет комфортности путешествия по Франции мушкетерский долг обязывает доложить следующее.
Это, во-первых, одна из наиболее приспособленных стран для путешествия на машине. Еще нигде, в той же Европе, я не видел таких толковых указателей на дорогах, как здесь. Даже если вы забыли дома свою «Нокию» с бесплатным навигатором, а по-французски знаете, как и я, только великую фразу Паниковского «месье, же не манж па си жюр», что означает «товарищ, я не ел уже семь дней», - заблудиться невозможно! Единственная сложность, поджидающая на пути русского человека: на некоторых заправках и почти на всех въездах на платные дороги нет вообще никого, и если у вас с собой нет кредитки, спасти вас из этого переплета сможет только старик Хоттабыч.
Во-вторых, почти в каждом городке действительно есть что-то любопытное, и обнаружить это очень легко: как-никак на 60 с чем-то миллионов французов приходится 80 миллионов туристов в год. Мало того, что они научились продавать нам все лучшее, что у них есть, французские обитатели придумали еще много чего, что любопытно пробовать на вкус и на цвет. («Вот вам гобелен из 11 века длиной 70 метров, а потом изволите отведать кальвадоса или покататься по пляжу под парусом? Или сразу в Сан-Мишель? Ах, месье хотел бы посмотреть, как делают фуа-гра? Нет ничего проще!)
Наконец, все это, в общем, не заоблачно дорого. Если у вас нет собственной нефтяной скважины и это обстоятельство для вас немаловажно, то вполне реально, почти ни в чем себе не отказывая, уложиться в сотню евро на человека в день (не считая аренды машины). Правда, придется отринуть тезис о том, что у «советских собственная гордость» и останавливаться в отелях с двумя скромными звездочками на лацкане, как это делают сами французы, и путешествовать в межсезонье.
А вот завтрак у них так себе: сок, круасан, кофе. Жиденький, прямо скажем, завтрак...
И не забывайте: новые письма ждать себя не заставят. До встречи!
МК

Мне показалось, что я, наконец, почувствовал Францию. Не восхитился королевской роскошью Парижа или манящей уютностью Лазурного берега, а именно почувствовал. Это произошло в крохотной деревушке в Бретани, которую я даже не найду на карте.
Там в помещении, которое не назовешь иначе, как сельским клубом, танцевали примерно 120 бретонских бабушек и дедушек. В их стройных седеющих рядах попадались и мои ровесники, импозантные и не очень мужчины, ухоженные, хорошо одетые женщины и вполне себе деревенские тетки, и даже совсем молодые люди, которых нисколько не смущала разница в возрасте партнеров. Но бабушек и дедушек было больше. Почти все они были крестьянами - фермерами, доярками, пахарями, - селянами, словом.
Взявшись за руки, они образовали извивающуюся змейку, притопывали в такт зажигательной музыке, которую лихо наигрывала группа, расположившаяся на сцене. Зал был не очень большим, и кольца змейки сменялась чем-то похожим на кадриль, а потом вальсом, а затем пары снова соединялись в шеренги, и эта деревенская дискотека продолжалась несколько часов кряду.
И все они делали это с таким неподдельным удовольствием, и такая радость и гордость - за Бретань, за Францию, за то, что знают и умеют исполнять эти незатейливые танцы - читалась на их лицах, что позавидовать им было попросту невозможно.
Я попытался представить себе нечто подобное в сельском клубе где-нибудь в Смоленской или Иркутской области... И что больше всего меня огорчает: перебирая в уме все возможные объяснения, - климат, советская власть, условия жизни, размер зарплаты и прочее, - я никак не могу себе объяснить, почему ничего у меня не вышло.
Мы едем по Бретани и Нормандии, и это, доложу я вам, большое удовольствие. В маленьких городках Франции хранятся скромные местные сокровища, и ты чувствуешь себя первопроходцем, открывая их для себя. Сегодня в городке… черт, забылось название… - астрономические часы, сделанные монахом Бернардином в 1850-м году: девять циферблатов, которые показывают абсолютно все, что могут показать часы, включая фазы луны и солнца, видимые и невидимые звезды, плюс действующая модель солнечной системы. Всего один маятник и несколько противовесов на цепях, как в часах с кукушкой. Можете себе представить: 160 лет назад никому не известный монах рассчитал размеры зубчиков 200 (!) шестеренок так, что некоторые из планет его солнечной системы поворачиваются, как им и положено, вокруг сделанного им солнца - раз в тысячу лет! Меня, гуманитарного чайника с тройкой по астрономии, это восхищает.
И вообще: я не раз говорил в камеру что-то насчет того, что мир становится отвратительно одинаковым, и что уже и не определишь сразу, где именно ты находишься. Все, дескать, похоже: макдональдсы, спагетти, кокаколы... Виноват. Беру свои слова обратно.
МК

Я пишу эти строки в Ла-Рошели, памятной каждому, кто дочитал до последней страницы «Трех мушкетеров». Скромная гостинничка стоит на отшибе, мое окно выходит на море, и в комнате не слышно ничего, кроме шума прибоя. Должно быть, это звук волн настраивает меня на элегический лад, и я почему-то думаю о том, как стремительно быстро меняется мир.
«Седая старуха в солопчике плисовом, весь в белом, как насмерть, одетый старик», - это из Симонова, помните? Еще в моем детстве в любой русской деревне каждая вторая женщина была одета в этот солопчик, приталенный пиджак из плотного блестящего черного материала, на ощупь похожего на бархат. Мужики поголовно носили телогрейки. Прошло-то всего ничего, а телогрейку уже днем с огнем не сыскать, да и зачем ее искать, если китайские пуховики и теплее, и легче. О солопчике вообще молчу: воспоминание о нем начисто стерто из нашей общей памяти.
Сегодня утром в Дордони, французской трюфельной столице, мы искали эти пахучие подземные грибы вместе с гигантских размеров хрюшкой по имени Ниньи и ее хозяином, веселым Даниэлем. «Гурманы всего мира произносят слово «трюфель», сняв шляпу!», - восхищался Дюма. Да что там Дюма, он жил сто лет тому назад. На шкафу дома у Даниэля стоят в рядок кубки, еще недавно завоеванные Ниньи на всефранцузских соревнованиях по поиску трюфелей. Если верить ее хозяину, эта хавронья играючи укладывала на лопатки не только соперниц, но даже собак, натренированных на поиск грибов. И что же? Уже несколько лет нет никаких соревнований, и Даниэль едва ли не последний, кто ищет эти самые трюфели старым французским способом.
«Трюфели, телогрейки, - мура какая-то!» - скажете вы, и я соглашусь: мура. Внешнее, несущественное, малозначительное.
А что - многозначительное? Я не знаю. Но только вижу, что даже за последние годы, которые я провел, снимая на телевизионную камеру всю эту «уходящую натуру», мир категорически изменился. Я это ощущаю физически, предметно, и не только в благополучной Европе, но и в Мадагаскаре, Эфиопии, Индонезии: с каждым годом мне все труднее находить что-то ручное, дедовское, и мне кажется, что так быстро, как сейчас, мир не менялся еще никогда. И что эти перемены устоев и правил, которые веками задавали курс многим миллионам жизням, а теперь отменены за ненадобностью, - просто не могут пройти бесследно для нас, как для биологического, если хотите, вида.
И я не против, я только «за». Мне, в общем-то, плевать на солопчики.
Но хочется, чтобы кто-нибудь взял на себя смелость объяснить: что дальше-то?
…На том месте у крепостных стен Ла-Рошели, где насмерть дрались Атос, Портос, Арамис и Дартаньян, - теперь большая парковка.
МК

«Они едят и запивают, а мы пьем, да заедаем».
Эту гениальную формулу, объясняющую разницу между нами и французами, изрек мой дед Петр Иванович Кожухов, когда вернулся из Франции в 1974 году после краткого визита к двоюродной сестре Дусе. Кузину Дусю, замечу попутно, дед к тому времени не видел пятьдесят лет, она покинула родину после Революции и доживала свой век в доме престарелых русских эмигрантов где-то под Парижем. Свидание их кончилось плохо, но суть не в этом, поездка деда во Францию - тема для отдельной новеллы.
В правоте дедовской формулы я убеждался сегодня в буквальном смысле с утра до вечера. Сначала в Гасконии, где делают арманьяк, а потом в Бордо, вина которого так прославились, что дали название цвету на всех известных мне языках.
Подробностями моей экскуртации (экскурсия + дегустация) утомлять не буду, ее может повторить каждый, приехав во Францию. (Если интересно, в тонкости арманьяка я погружался в Chateau De Cassaigne, замке 16 века: каминный зал с копченым сводчатым потолком, очаровательная француженка-сомелье бальзаковского возраста. В Бордо был выбран Сент-Эмильон, удивительной красоты средневековый городишко на холме в окружении виноградников, продукция которого удостоена наивысшей оценки - Grand Cru.)
Итак, о чем я все же? Конечно же, не о том, что мы квасим так, что за ушами трещит, пока они наслаждаются тонкостями аромата и оттенками цвета. На эту тему написано много, и я вряд ли добавлю что-нибудь путное, тем более, что миф о русском пьянстве был недавно окончательно развеян каким-то умником из Государственной Думы.
Удивило другое. Французам категорически нельзя задавать невинные вопросы, типа: «Чем арманьяк отличается от коньяка?» Или: «Что такое Grand Cru?». В ответ на любой подобный вопрос вы получаете примерно следующее: француз закатывает глаза, принимает удобную позу и пускается в такие тонкости винодельческой науки, что через некоторое время скучно становится даже дубовым бочкам, которые помнят времена Парижской Коммуны. И ладно бы, если только специалисты, - любой француз.
Но ведь мы тоже умеем кое-что делать хорошо, пусть не много, но кое-что умеем, так? Ту же, к примеру, водку. Ракеты. Нефть добываем. Большой театр у нас есть, ансамбль имени Александрова, наконец... Но найдите мне человека, который способен вот так же подробно, с таким же знанием и с такой же гордостью говорить о балете. Или о ракетах. Или о той же водке. Да ничего нас не интересует, кроме ее цены, паленая она или нет, и будет ли завтра болеть голова с перепоя. Ну почему?!
Ничего не ответила золотая рыбка, только махнула хвостом, да скрылась в синем море…
Некоторые называют это нашей «культурной особенностью».
МК

Сегодня я был принят в Роту королевских мушкетеров в городе Ош, в Гасконии, на родине графа Шарля де Батц Кастельмор, по матери - ДᾺртаньяна, и назначен Консулом в Москве, что подтверждено соответствующим манускриптом с печатью и Орденом Синей Ленты.
Вопросы? Вольно! Разойдись...
Отчего все героические личности рождаются в местах мало чем примечательных? Гаскония - глухая провинция Франции: поля на унылых холмах, виноградники и снова поля. Маленькие селения даже по нашим меркам красотой не блещут: блеклые стены кривеньких домов, узкие дороги в один ряд. Вот даже Куприн, и тот назвал городишко Ош «Могилевым на Днепре». Но ведь факт: это здесь родился Шарль де Батц Кастельмор, командир мушкетеров короля, убитый пулей в голову в битве при Маастрихте. Людовик какой-то, узнав об этом, грустно сказал: «Лучше француза не было!» Так что Александру Дюма, списавшего с этого самого Шарля главного героя своей книги, ничего не оставалось делать, как определить его родиной Гасконию. Мало того: здесь же родился и Сирано де Бержерак, и я верю Ростану: здесь-то он мог появиться на свет... А вы Ла Манчу когда-нибудь видели? Да это вылитый северный Казахстан, Кустанайская область! Выжженная солнцем желтая степь. Почему фантазия Сервантеса определила не роскошную Андалусию, не прекрасную Галисию, а это испанское захолустье - родиной Дон Кихота?
Словом, вам стоит выйти за ворота вашего фамильного замка и приглядеться к окрестностям. Может, уже самое время становиться героем? Или, наоборот, пока еще не поздно, переезжать в местность менее примечательную, чем та, которую вам определила судьба?
Удачи!
МК

Кто-то написал мне: «Жаль, что в этих письмах мало о том, что остается за кадром, ведь это самое интересное…»
И я представил себе: вот нимфа Калисто поет мне, как Одиссею, песни, заманивая в сладострастные сети… Вот свирепые небритые викинги атакуют группу, мечтая сыграть в футбол нашими головами… Вот ветер рвет паруса, и мы рубим грот-мачту, чтобы спасти судно…
Фантазии, выдумки, миражи. Единственное приключение сегодня: радар сфотографировал нашу машину на скорости 172 километра в час, и я (был за рулем) теперь думаю о том, что хорошо бы успеть свалить домой прежде, чем пришлют штраф.
За кадром просто живут четверо мужчин (бывает, в нашей команде случаются барышни). Оператор Алексей Лебедев, который уже 10 лет никого, кроме меня, не видит в объектив камеры. Режиссер Артем Темников, с ним мы проехали, наверное, пяток стрн. Тренер по боксу Эдуард Никитин, который живет во Франции и помогает нам в этой поездке. Они (мы, то есть) продирают с утра глаза, нехотя жуют жалкий французский завтрак, пакуют чемоданы и едут работать. Иногда ссорятся, выпивают, рассказывают анекдоты, - что там еще обычно делают мужчины? Что-то у них получается, что-то срывается, чему-то они радуются, на что-то сердятся. И складывают в сумки отснятые кассеты, из которых потом получится программа. Снятого примерно в три раза больше, чем будет использовано. Все!
Простите, если я разрушил Великий Миф о том, как Боги Эфира трудятся на Фабрике Грез: сами просили.
…Мы сегодня проснулись в Марселе, охваченном стихийным бедствием: местный футбольный клуб играет против Манчестер Юнайтед, и это событие вселенского масштаба начисто заслонило собой то удивительное обстоятельство, что по этим улицам ходил Эдмон Дантес, влюбленный в Мерседес, будущий граф Монте-Кристо, если кто не помнит. А ночуем, не доехав немного до Тулузы, в замке Каркассон, где снимали «Гарри Поттера». Это еще более удивительно: поздним вечером мы въехали в огромный опустевший замок и постучались в первую дверь с надписью «Гестхаус». Я сижу теперь в своей комнатке, построенной в 12 веке, и сейчас возьму и отправлю это письмо, используя Wi-Fi, пожелав всем вам всего наилучшего.
МК

P.S. Давайте договоримся: дифирамбы, сообщения личного характера и вопросы, к Франции не относящиеся, будем помещать в отдельных темах

Должен признаться: я очень трудно и медленно пишу. Гораздо труднее и медленнее, чем говорю на камеру. Сказывается многолетняя газетная привычка вглядываться в текст и вымучивать его, по мере способностей, до совершенства. Если бы существовала машинка, которая бы записывала все, что я произношу на съемках, и подсовывала бы мне это под нос… Я бы, наверное, вообще ничего не снял, а только бы правил до бесконечности каждый свой стендап (так называется текст, произносимый на камеру).
К чему это я? К тому, что я в Марселе, уже почти два часа ночи, завтра рано вставать, и у меня совершенно разрядились батарейки. Настолько, что я не способен сочинить даже пару сколько-нибудь осмысленных строк, заслуживающих вашего внимания.
Простите. Я, наверное, исправлюсь.
МК

Знаете ли вы, друзья, что духи Шанель N5 и «Красную Москву» создал один и тот же человек - родившийся в Москве француз месье Эрнест Бо? (Правда, «Красная Москва» изначально называлась «Корона», но нам-то с вами теперь - какая разница?) После Революции месье Бо по понятным причинам переместился на свою историческую родину, и в 1921 году в Ницце был представлен мадемуазель Шанель, после чего и предложил ей на выбор 5 вариантов ароматов. Она утвердила все пять!
Сегодня на Лазурном берегу Франции работают 40 фабрик и около 20 парфюмерных ателье, где всего-навсего 220 парфюмеров - на всю Францию! - создают новые духи. Большинству фабрик содержать собственного парфюмера не по карману: их месячная зарплата составляет 20-25 тысяч евро в месяц. По здешним меркам, это астрономическая сумма, о которой средний француз не может даже мечтать. Но не обольщайтесь: и парфюмером может стать далеко не каждый. Это, во-первых, особый нос: у него пазухи больше, чем у каждого из нас, и он чует гораздо больше оттенков запаха. Во-вторых, необходимо знание биологии: в состав духов входит экстракт жидкости, выделяемой железами барсука, козла и некоторых других животных. Это - «база», без нее духи быстро выветрятся. В-третьих, требуется знание химии. Оказалось, невозможно естественным способом получить экстракт, например, жасмина. Кто и как не пытался выпаривать и перегонять цветы жасмина, - не получилось. Не пахнет! Нечто похожее на то, что чует ваш нос по весне в Подмосковье, когда цветет чубушник, можно получить только сложением искусственных эссенций, которые надо знать назубок. В-четвертых, это, конечно, творчество. На создание нового аромата у парфюмера ходит от года до трех, а в каждом новом запахе участвует до ста трав и прочих даров природы.
И еще о цифрах: Лазурный берег не так дорог, как его малюют. Я пишу эти строки, сидя в симпатичном гостиничном номере в самом центре Ниццы, который стоит 65 евро в сутки. Если поискать, то обед обойдется в 10-15 евро, ужин - в 20-30. Дороже, чем в Турции или Египте, но ведь и аромат совсем другой, не правда ли?
МК

P.S.
Вот еще забыл: уже здесь прочитал прекрасную книгу Владимира Большаква "Эти невероятные французы".
Уж я-то знаю: нашего брата (международника) так и тянет на беллетристику! Но получается у большинства плохо...
Большаков - из старшего поколения, он работал здесь много лет корреспондентом "Правды", у него безукоризненная репутация среди профессионалов, и такая же - среди просто порядочных людей. Когда-то, на заре моей туманной юности, он принял участие в моей судьбе, о чем вряд ли помнит. Но безотносительно к этому - очень советую купить эту книжку перед поездкой во Францию.
МК

Нет уж, о карнавале в Ницце писать не осмелюсь, я же не Гришковец, которому все равно, как и о чем. А это как раз тот случай, когда будут «выглядеть неброско предательски румяные слова» (Евтушенко). Карнавал лучше показать, что я намерен сделать, как только мы вернемся, и материал будет смонтирован.
Но в Ницце, помимо карнавала, я сделал целых три открытия!
Во-первых, живущие на Лазурном берегу французы - совсем не те французы, которые работают на горнолыжных курортах в Альпах и ненавидят каждого, кому от них чего-нибудь нужно. Особенно, если этот кто-то не говорит на их языке.
Здешние - замечательные, улыбчивые, смешливые, и все говорят по-английски. Должно быть, это оттого, что им досталась лучшая часть планеты, они мучаются угрызениями совести и жалеют всех, кому перепали куски поплоше, вроде нас с вам... И честно говоря, правильно делают, что жалеют.
Открытие второе называется «русские и Лазурный берег».
Я-то, глупый, думал, что покупать здесь дворцы и прикуривать сотенными, как это делают теперь наши олигархи, - старинный русский народный обычай.
Оказалось, обычай нашей аристократии на Лазурном берегу: разбивать парки, которые вошли в энциклопедии ландшафтного дизайна. Строить больницы, в которых до сих пор лечатся люди. Возводить православные храмы, которыми гордится вся Франция.
Ну, если совсем уж честно, экстравагантности бывали и раньше. Некая графиня Орлова, проигравшись в дым, швырнула в одном из здешних казино туфли через плечо, после чего в обиход и вошла не слишком эстетичная традиция пить шампанское из женской обуви. А вдовствующая императрица Мария Федоровна подарила отелю «Негреско» люстру из 16 тысяч подвесок горного хрусталя. Таких люстр всего две в мире. Вторая - в Георгиевском зале в Кремле… Но это, повторюсь, частности. Открытие мое состоит в том, что французы действительно гордятся всем тем, что русские сделали для Лазурного берега. И правильно делают, что гордятся.
У третьего открытия нет никакого подтекста и плохо скрытой морали. Оно связано с абсентом, которым на заре ХХ века увлекались чуть ли не все великие. Известно, что абсент был запрещен в Европе вплоть до 1998 года. Но почему запрещен? Расскажу в программе.
А если узнать невтерпеж, вам все с радостью расскажет Денни, хозяин крошечного Абсентного бара на муниципальном рынке в Антибе. И правильно сделает, если расскажет.
МК

…Ну, не складываются у меня отношения с этой дамой! Я и так, и эдак, и достоинства ее расхваливаю, и биографию припоминаю, и о сыновьях с почтением, - она не то что бы совсем равнодушна ко мне, но и не балует вниманием.
Я о Европе, конечно. Не получаются у меня здесь съемки так, как это бывает в бедном и жарком мире, переполненном бедностью, страстью и верой. Вроде бы гладко все, складно, но искру высечь - удается редко.
Останется воспоминание о Париже: вечером на одной из больших и красивых улиц, среди всяческих «зар» и «луивиттонов» - просто стекло витрин от потолка до пола, а за ним на белых стенах, подвешенные на гвоздях, - потемневшие, треснувшие, потертые скрипки, виолончели и контрабасы. Портрет Страдивари между ними. И не старый еще, но уже поседевший «лутьер»: одно это слово заменяет французам наших три - скрипичных дел мастер.
Сидит себе, химичит, смешивает лаки, мажет клеем потертые деки, пробует звук струн. Показывает мне толстенную «Энциклопедию скрипок», - представьте себе, там даже есть десяток имен русских мастеров…
Почему я ни разу не видел таких «лутьеров» в наших городах? Они у нас тоже есть, наверное. Чинят себе потихоньку старые скрипки в каких-нибудь полуподвалах, чтобы не мешать, не мозолить глаза банкам, офисам и салонам красоты.
Я бы их поменял местами.
Теперь мы на Лазурном берегу, в Ницце. Солнышко, весь город в мимозе величиной с крупную смородину. Что тут скажешь? Красиво живут. Завидно.
МК